Контроль за оборотом гражданского оружия в любой стране — важнейшее условие обеспечения безопасности ее граждан. У нас эта функция доверена Росгвардии. В 50-летней истории лицензионно-разрешительных подразделений есть страницы, в буквальном смысле написанные кровью. О том, что делается для того, чтобы безопасность общества не страдала от арсеналов гражданского оружия и, одновременно, чтобы жесткий контроль государства за оборотом оружия не ущемлял права законопослушных охотников или спортсменов, «МК» рассказал главный эксперт-специалист Главного управления государственного контроля и лицензионно-разрешительной работы Росгвардии полковник полиции Светлана Терновая.
– Лицензионно-разрешительная деятельность Росгвардии – то направление ее работы, с которым сталкиваются миллионы наших граждан.
– Да. Это не только максимально открытая для диалога с гражданским обществом, но и наиболее позитивная в глазах этого общества сфера оказания госуслуг: ее работой удовлетворены 97% обратившихся в Росгвардию за получением права на оружие.
– Но ведь заветное разрешение на хранение и ношение гражданского оружия выдается далеко не всем желающим?
– Ежегодно порядка 10-15 тысяч неблагонадежных соискателей получают отказ. Но, несмотря на это, общество регулярно содрогается от сообщений о расстрелах, учиняемых законными владельцами ружей и пистолетов. Особенно когда они оказываются под воздействием одурманивающих веществ.
– Число вооруженных граждан в стране увеличивается или уменьшается?
– С 2010 года армия владельцев гражданских ружей и пистолетов поредела на 1,3 миллиона человек. Сегодня она насчитывает менее 4 миллионов.
– Это объясняется общей социально-экономической ситуацией в стране?
– С причинами все просто: низкий уровень вооруженной преступности – значит, падает интерес к оружию самообороны. Кроме того, молодежь теперь всем видам активности предпочитает зависание в Сети. Выбор между гаджетом и охотничьем ружьем делается в пользу гаджета. К тому же, не скрою, сейчас ужесточаются требования к соискателям лицензий. А это значит, больше отсеивается неблагонадежных граждан.
– Можно ли сказать так: осложняется экономическая ситуация – значит, людям становится не до оружия, не до спортивно-развлекательной стрельбы?
– Наверное, можно. Только в последнее время количество оружия на руках у населения растет. Сегодня это уже 1,7 единиц в расчете на одного владельца, а в целом мы достигли рекордного показателя в 6,64 млн единиц гражданского оружия. Другими словам, человек, получивший разрешение и купивший одно охотничье ружье, как правило, вскоре приобретает второе-третье.
– Думаю, не всех эти цифры радуют. Ведь чем больше оружия на руках, тем больше совершается вооруженных преступлений?
– Их число на протяжении ряда лет держится на уровне порядка 500 в год. При этом из оборота вытесняется некогда популярное газовое оружие, и остается лишь то, которое способно причинить значительный вред. Иначе говоря, гражданское оружие в массе своей стало опаснее. Преступления, связанные с ним, все чаще фигурируют в полицейских сводках.
Однако в целом случаев неправомерного применения легального оружия становится все меньше. На благоприятном криминогенном фоне граждане все более непримиримо относятся к любым проявлениям агрессии и насилия, особенно если обнажается пистолет. Так, всевозможные дорожные разборки с участием «травматов» воспринимаются крайне негативно, даже если никто не пострадал.
– Кто эти люди, которые чуть-что достают «травматы»? В основном молодежь?
– Наоборот. «Герои» таких разборок чаще всего люди далеко не первой молодости, менталитет которых сформировался под влиянием сомнительных ценностей 90-х годов. Подобное их поведение выглядит уже довольно архаично и в массе своей уходит.
Нынешняя же молодежь в подобных конфликтных ситуациях скорее склонна браться не за пистолет, а за смартфон. И не только для того, чтобы позвонить в полицию, но и чтобы сделать видеозапись, или излить душу в сети. Активная жизнь в цифровой реальности не способствует разрешению споров в открытом противоборстве, тем более вооруженном.
К тому же современные городские подростки знают, что вся их жизнь протекает перед камерами слежения. К 21-му одному году, когда можно приобрести травматический пистолет, понимание этого факта уже твердо сформировано, а потому иллюзии безнаказанности развеяны.
– Однако тема «молодежь и оружие» сразу вызывает ассоциации с «керченским стрелком». Знаю, что вы были немедленно направленны Росгвардией на место событий, когда 18-летний студент устроил взрыв и стрельбу в своем политехническом колледж. Погиб 21 человек. Разве тот случай нельзя считать символом агрессивности «цифрового поколения»?
– Ни в одном поколении бесчувственная ненависть не находит массы подражателей. За исключением малого числа ущербных людей. Если бы хоть какое-то поколение готово было принимать такие вещи, человечество бы на этом кончилось.
В действиях «керченского стрелка» – я даже не хочу называть его по фамилии – нет никакой символики. И его желание уничтожить без разбора как можно больше людей никак не связано с гражданским оружием. Он не хотел остаться ни в чьей памяти. Перед смертью сжег не только гаджеты, но и одежду. Даже оружейный сейф выковырял из стены и выбросил. Как будто сам хотел уничтожить все следы своего 18-летнего пребывания на земле. Понимал, что последователей найти невозможно. Среди психически здоровых людей, по крайней мере.
– Кстати, о крайних мерах: планируется ли после этого случая ужесточить доступ к оружию по медицинским, возрастным, или каким-то иным показателям?
– Такие предложения периодически озвучиваются. Особенно после резонансных вооруженных инцидентов. Авторы инициатив обычно ориентируются на какую-то одну характеристику очередного «стрелка», которая бросилась им в глаза. В Керчи это был 18-летний возраст убийцы.
Однако изменения законодательства все-таки должны быть релевантны не какому-то изолированному инциденту, а более или менее внятной криминологической картине. А она показывает, что для молодежи 18-20 лет абсолютно не типичны преступления с использованием охотничьего оружия. Кроме Керчи, трудно и вспомнить подобные случаи. Ну, а травматическое оружие и без того доступно только с 21 года.
Вместе с тем, в России более чем 100-летнй опыт военного призыва именно с 18 лет показал, что в этом возрасте люди уже прекрасно понимают, что такое жизнь и смерть, и в состоянии связать эти понятия с поражающей силой оружия.
Согласитесь, было бы странно, если бы тем, кому по возрасту уже доверено взять в руки армейский автомат, не доверено брать охотничье оружие. Тем более, давайте не будем забывать, что во многих регионах России сохраняются богатейшие охотничьи традиции, к которым молодежь приобщают с самого юного возраста.
– Да, но все же «керченский синдром» заставляет задуматься, что оружие вполне может попасть в руки психологически незрелого человека. И что тогда?
– Для предотвращения подобных фактов есть много методов, начиная от антитеррористической защищенности объектов и заканчивая работой психологов. Повышение возраста владения оружием – не самый очевидный из них. Впрочем, так же, как и часто предлагаемое ежегодное медицинское освидетельствование владельцев оружия, которое сейчас проводится раз в пять лет.
В адрес этой процедуры звучит множество едких замечаний. Однако только в границах обывательского подхода. Реальность такова: среди преступников, которые применили легальное оружие, не находится психически больных или наркоманов, которые представили в Росгвардию подложные справки для получения оружия. Мы жестко контролируем этот вопрос, так что результат здесь пришел не сам собой. И этот результат ежегодно мы планируем только улучшать.