3 мая 2017 года Наталья Захарченко впервые пришла на прием к врачу Николенко в клинику «Семейный доктор».
В этой клинике она наблюдалась с 2012 года, в том числе и у невролога, к которому обращалась с жалобами на то, что уже много лет ее беспокоят головные боли, а также боли в шее и боли в спине. Она сказала, что в последнее время эти боли стали возникать через день.
Так вот, 3 мая 2017 года врач Николенко прописала ей лечение в связи с участившимися мигренями, а также предложила пройти курс лечебных блокад для уменьшения болей в шее и спине.
После проведения необходимых обследований с 15 мая врач Николенко начала проводить блокады смесью лидокаина, новокаина и дексаметазона. Как следует из медицинской документации, блокады она переносила хорошо и говорила врачу, что они ей помогают — снижается уровень боли. Вторая блокада была проведена 24 мая, третья — 27 мая, четвертая — 30 мая. А 31 мая Захарченко легла в больницу РЖД, где ей удалили тератому — доброкачественную опухоль.
Выписалась она 2 июня, и 6 июня пришла к Николенко делать пятую блокаду. Она сказала врачу, что блокады ей помогают и она надеется, что благодаря им сможет без привычной изнуряющей боли отметить приближающийся день рождения. 30 июня ей должно было исполниться 30 лет.
Эту блокаду, согласно медицинским записям, она также перенесла хорошо и 9 июня пришла к Николенко для проведения последней процедуры.
Николенко сделала ей уколы в тригерные точки — уплотнения в мышцах, на боль в которых жаловалась Захарченко. Как всегда, после уколов врач наблюдала за реакцией пациента — разговаривала с ней. После предыдущих пяти блокад Наталья Захарченко через полчаса спокойно уходила домой. А в этот день через 10 минут, сидя на стуле, Наталья пожаловалась на головокружение. Николенко предложила ей выпить воды, Наталья взяла в руку стакан, полностью выпила его и сказала, что ей стало лучше. Однако через пять минут она опять пожаловалась на головокружение, неожиданно перестала отвечать на вопросы врача, но продолжала сидеть на стуле с широко открытыми глазами. У нее начались тонические судороги — непроизвольные спазмы рук и ног. Николенко позвала медсестру и попросила вызвать «скорую помощь». А чтобы Наталья не ударилась при возможном падении из-за судорог, положила ее на пол.
Врач сделала укол супрастина с сульфатом магния, следила за пульсом и давлением, а вернувшаяся медсестра поставила катетер в вену, чтобы облегчить работу ожидавшихся сотрудников «скорой помощи». У Захарченко начались клонические судороги (резкое сгибание и разгибание рук и ног), изо рта и носа пошла пена. Именно в этот момент в кабинете невролога появилась мать Захарченко, которая ждала дочь в коридоре. Она попыталась удержать судорожно двигавшиеся ноги дочери и не обращала внимания на просьбы врачей не мешать им. К тому моменту в кабинете уже находились несколько врачей клиники. И практически тогда же, в 12 часов 17 минут, появился фельдшер «скорой помощи». Через 3 минуты он зафиксировал остановку сердца и констатировал клиническую смерть. Сразу после этого он сделал укол адреналина и начал проводить непрямой массаж сердца. Фельдшер пытался обеспечить искусственную вентиляцию легких, но она не помогла. Из-за того, что у него не оказалось электроотсоса, фельдшер не удалил пену из дыхательных путей, а кроме того, не смог установить интубационную трубку.
В 12.37 прибыла врачебная бригада «скорой помощи», у которой электроотсос был. В 12.40 они очистили от пены дыхательные пути и провели интубацию. Спустя 20 минут после прибытия они восстановили работу сердца, после чего больную доставили в Институт Склифосовского. Наталья Захарченко в состоянии комы находилась там неделю. Она умерла 16 июня 2017 года. Как констатировали врачи, в результате изменения в органах и тканях, обусловленных клинической смертью, а клиническая смерть стала результатом анафилактического шока от введения лидокаина.
***
Еще когда Наталья Захарченко находилась в Институте Склифосовского, ее брат написал в СК заявление, в котором обвинял врача Николенко в неправильном лечении сестры, и просил привлечь ее к уголовной ответственности.
7 июля судебно-медицинский эксперт М.А.Полозов закончил исследование тела умершей.
Он отметил, что над и под оболочками спинного мозга не обнаружено кровоизлияний и других аномальных проявлений. Почему-то эксперт направил кровь умершей только для проверки наличия алкоголя, а токсикологического исследования не назначил. Когда он брал образцы тканей для гистологического исследования и для архива, он не указал, из какого места были изъяты образцы спинного мозга. Гистологическое исследование проводил судебно-медицинский эксперт Д.В.Горностаев. В срезе спинного мозга эксперт обнаружил элементы головного мозга и крови.
На основе всех полученных данных эксперт пришел к выводу, что не может определить причину смерти и может только предположить, что она связана с действием лекарств, примененных при блокаде.
5 июля 2017 года СО СКР по Басманному району возбудил уголовное дело по факту нарушений при лечении Натальи Захарченко. По постановлению следователя тот же эксперт, М.Полозов, провел судебно-медицинскую экспертизу и подтвердил свои первоначальные выводы. Но следователя такая неопределенность не устроила, и 3 августа 2017 он вынес постановление о назначении комиссионной судебно-медицинской экспертизы. Через две недели эксперты попросили включить в комиссию практикующих врачей, представить карты вызовов «скорой помощи» и разрешить использовать для исследования образцы органов умершей из архива.
23 августа все разрешения были получены — и эксперты продолжили работу.
В феврале 2018 года эксперты запросили и получили запись компьютерной томограммы головного мозга Захарченко, к началу апреля следователь по просьбе экспертов привлек к работе токсиколога и фармаколога, а в мае он по собственной инициативе передал экспертам «копии образцов лекарственных средств, протоколы испытаний». Именно так написано в документе, хотя я не понимаю, что такое копия образца лекарства…
***
Свое заключение комиссия экспертов подготовила только спустя 15 месяцев, то есть 31 октября 2018 года.
Так вот, в ответе на 12-й вопрос эксперты предположили, что при проведении лечебных блокад произошло введение лекарств под мягкую мозговую оболочку на уровне шеи, но также нельзя исключить и попадание лекарства в кровеносный сосуд с развитием токсической реакции (передозировки).
А в ответе на 17-й вопрос неожиданно выбрали из двух вариантов один: лекарства были введены под мягкую оболочку спинного мозга. И впоследствии сделали категорический вывод: биологическую смерть Натальи Захарченко повлекло продолжительное состояние клинической смерти, наступившей после введения лекарств под оболочку спинного мозга. Иначе говоря, эксперты решили, что врач Николенко, выполняя блокаду тригерной точки на шее, попала иглой в спинной мозг и ввела туда лидокаин. Кроме того, эксперты указали на целый ряд обстоятельств, которые они назвали дефектами при оказании медицинской помощи Наталье Захарченко в клинике «Семейный доктор».
Получив такое заключение, следователь С.В.Тагашов 13 ноября показал его Лине Николенко и ее адвокату. После этой встречи Николенко попала в больницу с желудочным кровотечением. В конце ноября я встретилась с Николенко и ее адвокатом, и они рассказали мне, что следователь Тагашов предложил Николенко подумать: если она признает свою вину — до суда остается под подпиской о невыезде, а если она вину не признает, он задержит ее и будет просить суд оставить под стражей. При этом он добавил, что прошли те времена, когда врачам все сходило с рук, теперь они будут отвечать за все.
Николенко сказала мне, что не может согласиться с выводами экспертов. 9 июня она пользовалась 4-сантиметровой иглой, не вводила ее глубже, чем на полтора-два сантиметра и не могла попасть в спинной мозг, до которого от кожи больше 5 сантиметров, поэтому не считает себя виновной.
Несмотря на то что у Николенко после выписки из больницы не был закрыт больничный лист, 5 декабря следователь Тагашов задержал ее и предъявил обвинение по ч. 2 статьи 238 УК РФ («Оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности жизни или здоровья потребителя, повлекшее по неосторожности смерть»).
7 декабря судья Басманного суда Москвы Н.Н.Дударь рассмотрела ходатайство следователя об оставлении Николенко под стражей. К чести помощника Басманного межрайонного прокурора А.Н.Артамоновой, она оценила ходатайство следователя как незаконное, потому что нет никаких оснований применять к врачу самую жесткую меру. Суд согласился с прокурором, посчитав оставление под стражей слишком жесткой мерой, а залог, о котором просила защита, — слишком мягкой. Николенко была отправлена на месяц под домашний арест.
***
Полтора года у следователя не было никаких претензий к врачу, и Николенко продолжала лечить людей, многие из которых оставили замечательные отзывы о ее работе. По нынешним временам это редкость. Не могу не привести некоторые из них:
«Хочу выразить бесконечную благодарность своему незаменимому лечащему врачу Николенко Лине Владимировне… Наблюдаюсь у нее более 5 лет… Она врач от бога…. Ни один невролог мне не смог помочь в Москве, сколько было потрачено денег, времени, здоровья! И только Лина Владимировна смогла мне поставить точный диагноз: хроническая мигрень, лекарственно индуцированная головная боль. И смогла вытащить меня из этого ада…»
«Доктор назначила мне точное и нужное лечение, и в скором времени я забыла, что такое дикая головная боль… Если бы не Вы не Ваши знания и опыт, не знаю, что было бы со мной сейчас! Вы не только прекрасный доктор, Вы очень чуткий и отзывчивый человек с большой и светлой душой и добрым сердцем — это не просто слова. За много лет я имею права так говорить».
***
А теперь вопрос: почему следователь предъявил Николенко обвинение лишь 5 декабря 2018 года? Времени-то было хоть отбавляй…
Я думаю, это говорит о том, что вывод о виновности врача основан только на полученном в ноябре заключении комиссионной экспертизы.
Конечно, в любом уголовном деле заключение эксперта — важный документ. Из него следователь получает сведения, основанные на специальных познаниях в тех областях, где он сам специалистом не является. Но это вовсе не значит, что любые выводы эксперта следует принимать безоговорочно. По закону ни одно из доказательств не имеет заранее установленной силы. А кроме того, следователь обязан оценить каждое доказательство, проанализировать его с точки зрения внутренней непротиворечивости и сопоставить с другими имеющимися доказательствами.
Нельзя, чтобы следователь читал в заключении только вопросы и ответы. А в нашем случае, боюсь, произошло именно так. Похоже, он всецело доверился каждому слову экспертов. Но заслуживал ли текст заключения такого доверия?
Я не медик, но кое-что в тексте проанализировать способна. Как и адвокат, я сочла необходимым проверить ссылки на специальную литературу, сделанные экспертами. Например, эксперты утверждают (лист 60), что нецелесообразно совместное применение лидокаина и новокаина, поскольку это может повысить риск токсических эффектов. При этом они ссылаются на страницу 403 Федерального руководства по использованию лекарственных средств, выпуск XVIII, 2017 года. Однако ни на странице 403, ни на соседних страницах в этой книге таких утверждений нет!
Также в качестве недостатка работы Николенко эксперты назвали то, что после начала судорог она не ввела пациентке адреналин. Однако в статье «Системная токсичность местных анестетиков…» в журнале «Регионарная анестезия и лечение острой боли», на которую ссылаются эксперты в ответе на вопрос 14, указаний о применении адреналина тоже нет.
Так можно ли полностью доверять экспертам, которые делают такие сказочные ссылки?
А следователь доверился.
И для выдвижения обвинения в отношении врача Николенко воспользовался ответом на вопросы номер 17 и 18 — о том, что, по мнению экспертов, при выполнении блокады Николенко ввела лекарство под оболочку спинного мозга, что и стало причиной смерти Натальи Захарченко.
Но при этом следователь полностью игнорирует то, что в ответе на вопрос номер 12 те же эксперты (63-я страница заключения) говорят о двух возможных вариантах образования осложнения, повлекшего смерть, и не могут исключить ни один из них.
Как это согласуется с самой обычной логикой?
В ответе экспертов на вопрос о непосредственной причине гибели Захарченко следователь не уделил никакого внимания словам «в результате продолжительного состояния клинической смерти».
Но давайте посмотрим, что говорится в медицинских документах о клинической смерти пациентки.
Клиническая смерть Наталья Захарченко наступила в присутствии фельдшера «скорой помощи» в 12.20. И именно он 20 минут проводил реанимационные мероприятия до прибытия второй бригады «скорой помощи», врачи которой также 20 минут пытались восстановить работу сердца, что удалось им только в 13.00.
40 минут — это без малого час. Немыслимо! Как вы думаете, не повлияло ли на такое длительное время реанимации то, что у фельдшера не было электроотсоса? И не потому ли врачи второй бригады сумели восстановить работу сердца, что кроме массажа и применения дефибриллятора они обеспечили и нормальную вентиляцию легких, очистив дыхательные пути электроотсосом?
А фельдшер в карте вызова написал, что это он очистил дыхательные пути и вставил воздуховод в 12.20 — притом что об этом же написано в карте вызова второй бригады, но в 12.40…
И главный вопрос: возникли бы необратимые последствия, если бы сердце Натальи Захарченко заработало не через 40 минут, а намного раньше?
Для оценки обоснованности заключения экспертов защитник Николенко обратился к специалистам в этой области.
Группа профессоров медицины во главе с президентом Северо-западной ассоциации судебных медиков В.М.Поповым поставила под сомнение основное утверждение экспертов о том, что игла при блокаде попала в мягкую оболочку спинного мозга. Это утверждение было сделано после всего двух (за полтора года!) дополнительных исследований: срезов мышц шеи и спинного мозга. Причем срезы спинного мозга исследовал тот же самый эксперт, который делал это при вскрытии тела. И именно на его результаты ссылаются эксперты в своих ответах.
Они утверждают, что в описаниях гистологического исследования нет никаких указаний на то, что была повреждена твердая оболочка спинного мозга. Поэтому суждение о возможности введения лекарств под оболочку спинного мозга, по сути дела, не имеет под собой никаких объективных оснований. Отдельно специалисты отметили, что «утвердительное категорическое суждение… базируется на совокупности нескольких предположений, что является нарушением элементарных законов логики» и что эксперты совершают подмену понятий: «после» процедуры вместо «вследствие» процедуры.
А еще один старейший и авторитетнейший доктор медицинских наук после ознакомления с текстом заключения экспертов пришел к выводу, что они неправильно определили причину осложнений у Захарченко, повлекших ее смерть. Он пришел к категорическому выводу о том, что причиной клинической смерти Натальи Захарченко был анафилактический шок от введения лекарств, за который врач не должен нести уголовной ответственности. А кровоизлияния под оболочками спинного мозга также могли возникнуть при анафилактическом шоке.
***
Смерть 29-летней Натальи Захарченко, молодой симпатичной женщины, которая, несмотря на проблемы со здоровьем, радовалась жизни и очень ждала дня своего рождения, — неизбывная трагедия для ее родных. Смерть молодого человека навсегда разрушает жизнь родителей, оставляет незаживающие раны у братьев и сестер. И, естественно, родные начинают искать виновника смерти близкого человека. Так должно быть, и по-другому быть просто не может. Но нельзя допустить, чтобы это привело к обвинению невиновного. Как ни трудно это произносить, понимая горе родственников умершей, но это не имеет никакого отношения к поискам ответа на кровоточащий вопрос, — это называется месть. Слепая, беспощадная и бессмысленная месть.
Медицина в нашей стране тяжело больна.
То, что раньше врачи делали хорошо и без денег, теперь делают плохо и за деньги. В 90-е годы наша какая-никакая система здравоохранения была разрушена, и вместо нее появилась платная медицина, целью которой в первую очередь является получение прибыли.
В результате человек, нуждающийся в медицинской помощи, начинает судорожно метаться в поисках врача и раз за разом попадает в платный медицинский капкан. А время идет, и болезнь беспощадно делает свое страшное дело. И если удается найти хорошего врача — это исключение из правил.
Я знаю, о чем говорю. Потому что я — инвалид I группы по онкологическому заболеванию. И не могу подобрать слов, чтобы передать, с каким ужасом и садизмом приходится иметь дело. Я отдаю себе отчет в том, что жива не благодаря врачам, а вопреки попыткам избавиться от меня как балласта — пациента, лечить которого очень дорого и непонятно зачем. Поэтому история со смертью Натальи Захарченко и обвинением врача Лины Николенко задела меня за живое, как, безусловно, задела и миллионы российских больных и их родственников.
Врачевание — это прежде всего искусство и как всякое подлинное искусство — чудо.
Ни один врач не хочет навредить больному. Просто один учился у плохих учителей, не умеет лечить, но не понимает этого и превращается в опасного самовлюбленного дурака. А другой мечтал стать врачом, учился как молился, постоянно повышал свою квалификацию и в конце концов стал спасением для других людей.
Но нельзя повесить на дверь кабинета табличку: врач-ошибка или врач-спасение.
Поэтому каждая медицинская история с трагическим исходом требует от правоохранительных органов ювелирной тонкости. Это дела совершенно особой категории, тут с пассатижами и вантузом делать нечего.
Но историй со смертельным исходом меньше не становится. Из-за упавшего уровня медицины их будет все больше и больше. И как тут быть правоохранительным органам? Ювелиров на всех не напасешься. Поэтому приходится идти на крайние меры: лучше наказать невиновного, чем искать подлинную причину трагедии.
Вот почему в связи с нарастающим количеством медицинских катастроф председатель Следственного комитета РФ А.И.Бастрыкин в ноябре 2018 года подписал приказ о создании в наиболее крупных следственных подразделениях особых отделов для расследования преступлений, совершенных медицинскими работниками. До этого Управление криминалистики было преобразовано в Экспертный центр, и в состав сотрудников СКР были включены судебно-медицинские эксперты.
Все это свидетельствует о полномасштабном развитии войны с медиками, которую несколько лет назад начал Бастрыкин.
В 2012 году следователи СКР возбудили 311 «медицинских» дел, а в 2017-м — уже 1791 дело. Почти в 6 раз больше!
Надо отдать должное Генеральной прокуратуре РФ, которая выступила против существования в системе СКР собственных медицинских экспертов и отказывается признавать их заключения надлежащими доказательствами. Позиция прокуратуры основана на том, что СКР не является органом исполнительной власти, при котором закон позволяет создавать экспертные учреждения. А также на том, что судебная экспертиза в силу закона об охране здоровья граждан подлежит медицинскому лицензированию — а у подразделений СКР таких лицензий нет и быть не может.
Но пока эта безнадежная война набирает обороты, врачи и пациенты продолжают оставаться в опасности. И дело по обвинению врача Лины Николенко не является исключением. На правосудие не похоже — ведь Фемида не слепая, и, когда снимет повязку, она может прочесть документы и вникнуть в обстоятельства, от которых зависит судьба врача. А если их не читать — дело пойдет быстрей, но превратится в заказное. Третьего не дано.
Прошу считать эту публикацию официальным обращением к президенту Национальной медицинской палаты России Леониду Михайловичу Рошалю.