В Нижнем Новгороде полным годом идет весьма примечательный судебный процесс. На скамье подсудимых — экс-глава города, экс-зам председателя законодательного собрания Олег Сорокин. Судебным делами против «мэров и пэров» (депутатов, губернаторов, министров и т.д.) уже никого не удивишь, и все же это дело довольно примечательное.
Ровно 15 лет назад автомобиль Сорокина расстреляли киллеры, он сам получил три пули, перенес несколько операций. Так вот, один из эпизодов, которые ему вменяют сейчас, – пособничество в превышении должностных полномочий, совершенном полицейскими, которое дело о покушении на него расследовали. Спустя 15 лет выяснилось, что стражи порядка перегнули палку, когда допрашивали охранника «заказчика» Михаила Дикина (тот, кстати, судом был признан организатором покушения на Сорокина и этот приговор прошел все инстанции, включая Верховный суд РФ).
Ну детектив в чистом виде!
Нижегородский районный суд, который сейчас рассматривает это дело многолетней давности, не дал нам разрешения на интервью с экс-мэром в камере СИЗО, где он сидит уже больше года. Отказала местная Фемида и писателю Захару Прилепину, который ходатайствовал об участии в процессе в качестве общественного защитника Сорокина.
Но мы передали арестанту за решетку вопросы и получили ответы через его адвоката.
– Олег Валентинович, как идет за решеткой процесс подготовки к судебным заседаниям?
– Если бы я находился весь этот год дома, то мог бы работать с материалами по уголовному делу по 16 часов. В СИЗО же я читал материалы, когда мне предоставлялась такая возможность. А была она не частой. Следователь приезжал не каждый день и не на полный день.
К слову, я сам ни разу не отказался от возможности знакомиться с материалами дела. Даже оказавшись в медсанчасти, я читал их (лежа на койке), хотя это было мне противопоказано. И, несмотря на это, до начала суда мне не показали около 20-ти томов дела,.
– Разве такое возможно?
– Оказалось, что да. Уже когда начался суд, объявили перерыв, дав мне два дня, чтобы «дочитать» дело.
Но все это относится только к документам, которых набралось в итоге 80 томов. Что же касается вещественных доказательств, то значительную часть вещдоков ни мне, ни другим обвиняемым вообще не показали. А это, например, видеозапись 2004 года. Согласитесь, трудно вспомнить все детали того, что было почти 15 лет назад. Еще есть записи прослушки телефонных разговоров 2012 года, о содержании которых я вообще ничего не могу знать, поскольку разговаривал не я. И это вещдоки, на основании которых нас судят. А мы их в глаза не видели.
– Следите ли вы за тем, как ваше дело освещается в СМИ?
– Иногда. Понятно, что одни СМИ стараются освещать объективно, другие – не очень, мягко говоря. Запомнилось, как еще до окончания обыска в моей квартире 19 декабря в некоторых СМИ со ссылкой на источник в следственных органах было опубликовано сообщение, что в квартире якобы нашли 1,5 млрд рублей наличных денег. Согласно протоколу обыска, было обнаружено в 50 раз (!) меньше наличных. Но кто-то ложную информацию в СМИ слил, и этот кто-то имел прямое отношение к проведению обыска, а, значит, знал, что врет, но сделал это из каких-то соображений.
Тем не менее, я считаю, что не надо запрещать СМИ съемку в зале суда, как это сейчас сделано. Потому что те, кто хотят исказить картину, ввести зрителей и читателей в заблуждение, это сделают и без съемки. Если разрешить съемку, то им будет еще и труднее искажать информацию. Объективным же журналистам хочу сказать спасибо за попытки разобраться в весьма запутанном обвинении.
– Как вам бытовые условия в СИЗО? Атмосфера?
– С этим все нормально. Кормят лучше, чем в армии в 1985-м, когда я проходил срочную службу.
Конечно, не хватает родных мне людей. Возмущает, что судья отказала моему младшему сыну в свидании со мной. Причем это было сделано в иезуитской форме.
– Это как?
– Сначала судья сказала, чтобы сын приехал и лично подал заявление. Парень приехал из-за границы, где он учится, чтобы навестить отца перед Новым годом, пришел и получил отказ. Чем мальчишка виноват? Зачем такая неоправданная жестокость?
Всем понято, что это форма давления. Была договоренность: я и мой старший сын Никита слагаем полномочия депутатов ОЗС – за это мне дают свидания с младшим сыном. Теперь эта договоренность не выполняется. Суд говорит, что это была договоренность со следствием, а «мы ее знать не знаем».