Заметным криминальным событием ушедшего года стал суд над двумя высокопоставленными сотрудниками Главного следственного управления ГУ МВД по Москве. Один из них, полковник Виктор Рубашкин, считавшийся одним из лучших следователей, попался на взятке — но получил беспрецедентно мягкий приговор. Сейчас он на свободе — мы навестили Рубашкина в его коммуналке. Освобождение он считает «милостью Божией».
Полковник Виктор Рубашкин, подполковник Владимир Андриевский и олигарх-посредник Роман Манаширов были задержаны в 2015 году по подозрению в получении взятки по делу в отношении владельца «АСТ-Карго» Жануко Рафаилова и его брата Дона Рафаилова.
Рубашкина и Андриевского взяли на 2 миллионах рублей. Всего договоренность была о 10 млн — по версии следствия, столько должны были получить полицейские за то, чтобы участь Рафаиловых «облегчили».
Вкратце фабула такова: был организован нелегальный бизнес с участием мигрантов — подпольные цеха по пошиву одежды, на которую лепили лейблы Chanel и Adidas. Уголовное дело было возбуждено по трем статьям УК — «Организация преступного сообщества», «Организация нелегальной миграции», «Использование рабского труда». На этом деле следователи ГСУ погорели.
После полугода в СИЗО Рубашкин признал вину и заключил сделку со следствием, дал подробные показания на подельников. Полковника перевели под домашний арест.
Недавно Одинцовский суд приговорил Андриевского к 11 годам колонии строгого режима и штрафу 19 млн руб, Манаширова — к 12 годам и штрафу 220 млн руб. Наказание полковнику Рубашкину — 4,2 млн руб. Его освободили в зале суда.
О деталях дела Рубашкина читайте в материале «Один из лучших следователей МВД оказался тайным миллионером»
«Следователь, как кулинар, должен что-то приготовить»
Рубашкин живет в коммунальной квартире в пяти минутах от офиса ГСУ. Обстановка в комнате спартанская — ничего лишнего. Много фотографий, икон.
— Где же ваше богатство? — первым делом спрашиваю я.
— Сами видите мое «богатство»: я далеко не подпольный миллионер Корейко. Все, что было, — 250 тысяч долларов, которые хранились в ячейке банка, — вернул, а что осталось на счетах, около 4 миллионов, уйдет в счет штрафа.
— Вашей персоны коснемся позже — расскажите сначала про внутреннюю «кухню» Следственного управления. Вас называют эдаким серым кардиналом, владеющим многими тайнами ведомства…
— В какой-то мере я и есть живой архив ГСУ. Пришел в 1995 году, в бытность генерала Виктора Довжука. В 1999 году произошла смена власти: кресло руководителя занял генерал Иван Глухов. При нем я отработал 13 лет. Следом — генерал Владимир Морозов. И крайняя, четвертая администрация на моем счету — нынешнее руководство ГСУ: команда генерала Натальи Агафьевой.
— Какой из руководителей был более по душе следователям?
— Непрофессионалов на эту должность никогда не назначали. Особо запомнился генерал Глухов: об его эпохе отзываются лучше всего. Глухов прекрасно проявил себя и как руководитель, и как человек. По-отечески относился к каждому следователю, не грубил, не хамил, вел себя не заносчиво.
Его последователь — генерал Морозов — считал, что ГСУ до него работало в ручном режиме. Морозов, выступая перед нами, сказал: «Я понимаю, что я не первый и не последний, но я хочу выстроить работу так, чтобы все действовало в автоматическом режиме, чтобы руководитель занимался делами на своем уровне».
А вообще мне понравилось выражение покойного первого начальника Следственного управления ГУВД полковника Ивана Поташова: он сравнивал нашу работу с кулинарным мастерством. «Оперативники принесли, муку, сахар, что-то еще, все ингредиенты. Следователь, как кулинар, должен что-то приготовить», — зачастую говаривал он.
— По-прежнему в ГСУ издаются вызывающие смех приказы типа запрета утюгов и чайников в кабинетах?
— Эти приказы не совсем глупые — основывались на соблюдении правил пожарной безопасности. А впрочем, может быть, это связано с тем, чтобы следователи меньше чай пили, а больше уделяли внимание уголовным делам? Вот в помещениях ГСУ курить запретили — следователи теперь выходят на улицу. А новая администрация следит, сколько за день человек выходил курить. Если это съедает 3–4 часа рабочего времени — какая от тебя отдача? Надо задуматься о поиске нового работника. А с другой стороны, эти же следователи порой перерабатывают: до 23.00 на работе, приходят в выходные, то есть не считаются со своим временем. Бывало, мы сутками работали. Так было, когда потенциальных террористов допрашивали.
— Любое ли дело «по зубам» следователям ГСУ?
— В ГСУ так и не смогли «переварить» дела 1996 года — это большие фондовые дела, финансовые пирамиды; только часть доводили до суда. В 90-е годы по итогам приватизации много чего накуролесили. А из моих громких дел — это расследование преступлений Яши Субботы. Услышал, что недавно он попался на краже из дома таможенника Бельянинова. А я с коллегами в 1996 году расследовал его первую кражу скрипок Страдивари — в раскрытии помогла агентура. Помню, этот персонаж все подробно рассказывал. А мама Яши — хороший мастер, обшивала Аллу Пугачеву и, конечно, такого не ожидала от сына. Когда Суббота освободился, помню, давал советы по телевизору, как обезопасить свой дом. А я смотрел и улыбался…
— Угрозы получали когда-нибудь?
— Это было у более ранних поколений следователей — в некоторых даже стреляли. Меня это не коснулось.
— Неоднозначные дела, где закон можно повернуть в противоположные стороны, встречались?
— Это дела по ДТП — особая категория. В ГСУ поступало много дел по громким авариям, считавшихся бесперспективными. Бывало, шесть следователей до тебя вынесли отказ в возбуждении уголовного дела, но с учетом общественного резонанса нужно было снова копаться и искать хоть малейшую зацепку. Находили, направляли в суд — следовали запросам общества. Слышал, не все так однозначно было с ДТП с участием вице-президента «ЛУКойла» на Ленинском проспекте, которое случилось в 2010 году…
— Раньше считалось престижным работать в ГСУ — это было мечтой всех следователей. Ситуация изменилась?
— В былые годы, прежде чем попасть в ГСУ, надо было поработать лет десять «на земле», то есть на территории, и пройти конкурс. Была стабильность. Насколько знаю — общаюсь же с товарищами, — в настоящее время царит жуткая текучка, следователи долго не работают.
— Почему?
— Это в советские годы следователей считали «голубой кровью» милиции — потом все поменялось. А уже в 1992 году, когда я заканчивал Высшую школу милиции, никто из моих одногруппников, в том числе и я, не хотели идти в следователи. Опытные кадры, которые работали в советские годы, не смогли работать в новых условиях. Лет десять восстанавливали работу следствия — понятно, это отражалось на работе МВД.
— Сейчас ситуация стабилизировалась?
— Не совсем. В ГСУ нет серьезной кадровой работы, следователей берут со студенческой скамьи. Этим все сказано. Грубо говоря, это как люди из каменного века попали в XXI век, пропустив важные стадии развития. Они не умеют делать самых простых вещей, нахватались теории «по верхам»…
«Так сейчас никто не работает и не живет»
— Мы постепенно приблизились к главной теме — коррупции…
— После истории, случившейся со мной, мониторю тему взяток. Разные мнения слышу. Не всегда задержание связано с борьбой против коррупции.
— Вскоре после вашего с Андриевским задержания в ГСУ возник пожар, причем очаг был в двух местах. Ходили слухи, что сгорел сейф с изъятыми в ходе обысков крупными суммами…
— Если это и связано с чем-то, то с экономическими делами. А Андриевский переехал в сгоревший кабинет незадолго до пожара.
— Ваши ощущения от пребывания в «Лефортово»?
— Мои руководители неоднократно говорили, что мы, следователи, можем поменяться местами с нашими фигурантами. А так это шок: вырвали из привычной жизни, все остановилось. Следующий этап — смерть. Ты прекрасно понимаешь, что ты сделал и что за это светит. Это не менее десяти лет, то есть жизнь будешь завершать в тюрьме. Это ошарашивает. Это удар и по сознанию, и по здоровью. Но в принципе я быстро отошел.
— Кто были соседи по камере?
— Это бывшие высокопоставленные офицеры. Всегда опрятные, следили за порядком. По сравнению с ИВС на Петровке в «Лефортово» сидит культурная категория лиц: есть о чем поговорить, люди всесторонне развиты.
— Вы о чем говорили?
— Вообще-то не хотелось разговаривать. Я с собой взял религиозную литературу, Молитвослов — старался больше читать. Один сокамерник был общительным, а другой сказал, что он молчун по жизни, тем более его дело засекречено, нельзя обсуждать. Это был фигурант по делу генерала Сугробова (экс-глава ГУЭБиПК МВД Денис Сугробов, приговорен к 22 годам за создание преступного сообщества и превышение полномочий. — «МК»). Как-то пришлось проводить время с бывшим таможенником — человеком с тремя высшими образованиями. Он участвовал в разработке таможенного законодательства. Очень много по жизни он прояснил, интересно было.
— А олигарх Манаширов? Как у вас отношения строились?
— Манаширов сидел с гражданскими, я с ним пересекался на очной ставке. Он относился и относится ко мне с сочувствием — так и сказал во всеуслышание: «Зачем вам этот бедный следователь из общежития?» Когда он узнал, что я столько денег выдал следователям, то по-человечески запереживал: мол, у тебя же на руках маленький сын…
— В последние годы следователей ГСУ то и дело ловят на мошенничестве и взятках. Та же подполковник Амзина с коллегами, занимавшаяся квартирными махинациями, майор Александр Сидоров, погоревший на деле экстрасенсов… С чем связан коррупционный рост?
— Раньше в ГСУ меньше занимались этими моментами, берегли людей. Если видели, что дело принимает неприятный оборот для следователя, то устраивали переаттестацию — так было во времена Глухова. Особый отдел ставил крестик на твоем деле: мол, этот не пройдет. Вручали уведомление об увольнении — вместо того, чтобы посадить. Люди понимали, уходили. А если с другой стороны подходить… Это так человек устроен: родители не занимаются воспитанием. Если у человека есть твердые стержни, основы — «не укради», — то он несет это по жизни. Слышал такое мнение, что сотрудник полиции, если не является верующим, обязательно когда-нибудь не устоит. Искушения бывают очень высоки, особенно когда занимаешь высокую должность.
— Простите, Виктор Иванович, а как же все это сопоставимо с вашей историей? Насколько знаю, вы верующий.
— Изначально же я не был. К Богу пришел в позднем возрасте.
— Что произошло, что вы стали обвиняемым по делу о коррупции?
— Чисто по-человечески — не устоял. Нашли нужные ключи. Через меня проходило много стажеров, они говорили: «Виктор Иванович, так сейчас никто не работает и не живет…»
— Имея в виду — жизнь в коммунальной квартире?
— Да. Это все накапливается, и происходит профессиональная деформация. И в результате — ни имущества, ни семьи.
— Зато — свобода! Почему вас не посадили?
— Выбрал путь благоразумного разбойника. Понимаю, что жизнь земная не заканчивается, это только экзамен. Как ты завершишь жизненный путь, так и определишь вечную будущую участь. По выражению прокурора, мое дело разрешилось чрезвычайно мягким приговором. Это нужно ценить и понимать. Прецедентов таких я не вижу.
— С чем все-таки это связываете?
— Это милость Божья, пример того, что выбрал правильный путь (покаялся и пошел на сделку со следствием – «МК»).
— Почему Андриевский не пошел по вашему пути?
— Не осознал? А может, ближе земное, стяжательство…
— Как коллеги относятся к случившемуся? Ведь вас считали лучшим следователем ГСУ.
— Я себя очень критично оценивал, всегда смущало, когда хвалили. А относятся ко мне с симпатией, слова плохого никто не сказал. Товарищи по ГСУ как-то встретили по пути в храм, куда я шел с ребенком, подошли: «Можешь ничего не говорить — все понимаем».
— Чем планируете заниматься в будущем?
— Два года по приговору суда я не могу работать в правоохранительных органах, да и возраст не позволяет. Пока не знаю. Не боюсь взяться за лопату, но дворником — вряд ли. Приходил в жилищную компанию, просил дать маленький трактор, чтобы убирать территорию. А в ответ услышал, что все места заняты выходцами из Средней Азии…