Столетний комсомолец — в самом этом образе уже проскальзывает намек на цирковую эстетику: репризы, буффонаду, престидижитацию. (Для тех, кто далек от цирка, поясняю: данный жанр не имеет ничего общего с престижем, а означает мастерскую манипуляцию за счет ловкости рук.)
В самом деле, кто этот странный загадочный персонаж: молодящийся старик с трясущимися руками и крашеными волосами? Или, напротив, — юноша, наклеивший седую бороду? В обоих случаях, говоря языком сегодняшних подростков, здесь скрыт какой-то прикол.
Разумеется, люди моего поколения помнят вдохновляющий посыл советской песни: «Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым!». Но не до такой же степени. Нет, как хотите, столетний комсомолец — это оксюморон, что-то вроде сладкой соли. Чего-чего, а соли пополам с перцем у нашего героя хватает. Отсюда — обвинения в желтизне, поисках дешевой популярности у невзыскательной публики, падкой на внешние эффекты.
Но такова природа цирка. Не нравится? Тогда чинно посещайте филармонию и наслаждайтесь там чистым искусством среди себе подобных высоколобых ценителей. Площадные формы и яркие приемы ярмарочного карнавального действа их раздражают, вызывая кривые усмешки и язвительные замечания.
Однако не будем обобщать и говорить за всех. Федерико Феллини — величайший интеллектуальный кинорежиссер двадцатого века — был влюблен в цирк. Его фильм «Дорога» с Джульеттой Мазиной в главной роли — гимн цирку и людям, в нем живущим. А Булат Окуджава посвятил клоуну Юрию Никулину прекрасные философские стихи:
Цирк не парк,
Куда вы ходите грустить и отдыхать.
В цирке надо не высиживать,
А падать и взлетать.
И под куполом, под куполом, под куполом паря,
Ни о чем таком сомнительном раздумывать нельзя.
Я уже не говорю о Владимире Высоцком, всю жизнь шедшем «по канату, натянутому, как нерв». Цирковая тема с клоунами и акробатиками не оставляла его.
Все это мне довелось почувствовать изнутри, поскольку, прежде чем ступить на ниву образования, я большой период времени провел на арене цирка в качестве униформиста, которому приходилось выводить медведей, страховать гимнастов, стремительно в полной темноте уносить реквизит, разбросанный на арене после клоунских реприз. Это в разговорном жанре (в широком смысле слова: будь то драма или политический спич) можно сфальшивить, спрятавшись за слова. В цирке халтура в исполнении опасного номера невозможна, она неизменно оборачивается трагедией, приносящей жертвы.
Какое все это имеет отношение к столетию «МК»? По мне, так самое прямое. Каждый раз, когда я разворачиваю свежий номер любимой газеты, у меня ощущение, что на моих глазах в очередной раз творится грандиозное цирковое представление, где представлены все традиционные ярмарочные персонажи: клоуны, искусные манипуляторы, демонстрирующие невероятную ловкость рук, дрессировщики, стремящиеся кнутом и пряником загнать в клетку своих подопечных. Только во всех этих ролях выступают главы государств и правительств, депутаты и министры, полицейские и заключенные, артисты и спортсмены. Всем им находится место на страницах «МК».
Что это — неразборчивость в отборе материала, диктуемая исключительно коммерческими соображениями? Наверное, полностью отрицать коммерческую составляющую не приходится. Газета, которая не состоит на содержании у государства (что в наши дни редкий случай!), не может позволить себе интеллектуальный снобизм. Отсюда некоторые публикуемые материалы, действительно, на грани фола. Но яркий свет прожекторов, освещающий арену, позволяет каждому, в независимости от чинов и званий, накопленного культурного багажа и личного опыта, приходить к своим выводам.
Лично я воспринимаю газету, с которой имею честь сотрудничать уже много лет, глазами клоуна. Отчего так? Оттого, что любой педагог, осознает он это или нет, неизбежно выступает в роли шута перед своими воспитанниками. Древнее великое амплуа! Шут призван поддерживать веселье, а унылый педагог не будет успешен. Но одновременно, не впадая в занудство, он приоткрывает завесу лжи и имеет смелость называть вещи своими именами, что одинаково важно и для детей, и для взрослых. При самых суровых правителях шуты были единственными, кому это было позволительно. Кроме того, шута не волнует аудитория, он обращается ко всем и каждому, вне зависимости от индивидуальной реакции: сочувственной, возмущенной, агрессивной. Высказываясь, он не делит слушателей или читателей на «своих» и «чужих». Конечно, со «своими» проще, они с ходу понимают и принимают все, что ты скажешь или напишешь. Но убеждать убежденных не входит в его задачу. Потому он, как юный пионер (или комсомолец?), всегда готов принять поношения, оскорбления и клевету. Для чего? А для того, чтобы в итоге в этом бурлящем котле в полезном осадке постепенно оказалось то, что Булат Окуджава назвал: «Святая наука — расслышать друг друга». Именно эту святую науку за 100 лет блистательно освоил «Московский комсомолец».
Вот почему я каждый день с нетерпением ожидаю очередной выход на арену «МК». Алле-ап, коллеги!