Писатель Захар Прилепин, которому суд не разрешил выступить общественным защитником экс-главы Нижнего Новгорода Олега Сорокина, намерен теперь в качестве члена ОНФ попытаться донести до власти свои сомнения в справедливости вынесенного Сорокину приговора. Об этом Прилепин рассказал в интервью «МК» после того, как суд в Нижнем Новгороде признал Сорокина и двух бывших сотрудников МВД виновными в похищении человека в 2004 году, хотя те участвовали в оперативном мероприятии по делу о покушении на убийство. Прилепин заявил, что состоявшийся процесс вызвал у него «серьезное ощущение некой постановочности» и высказал свои мысли по поводу того, что за этим может стоять.
– Захар, вы сейчас в Нижнем Новгороде находитесь, поскольку приехали поддержать Сорокина?
– Я живу под Нижним Новгородом, и специально приезжал на все основные заседания по этому делу, чтобы Олега Сорокина поддержать, по человечески старался ему хоть как то помочь. Хотя, понятно было, что все предопределено. Мне было любопытно смотреть, как это все происходит, интересна механика всего этого. Я же знаю всю эту историю, и фигурантов, и господина Дикина… Я же нижегородец.
– Сколько заседаний вы посетили?
– Раз 10 я побывал в суде в ходе этого процесса.
– Какое у вас впечатление о нем сложилось?
– Мне понятно, что сторона обвинения сделала все, чтобы минимизировать любые свои риски, которые могли произойти в ходе процесса. Во первых, я считаю, что они так и не сделали процесс по-настоящему открытым. Хотя, казалось бы, люди сейчас в России настроены достаточно радикально по отношению к разного рода коррупционерам, людям из власти. Могли бы сделать большой открытый процесс и вызвать у всех, кто настроен агрессивно-патриотично, необычайную радость. Но тем не менее этого не сделали, что сразу же наводило на определенные мысли.
Потом была просьба сделать меня общественным защитником Сорокина, я приезжал с этим несколько раз, но на совершенно комичных доводах все это было отклонено, несмотря на то, что я – и бывший сотрудник милиции, проработавший несколько лет, и криминальный репортер, и вообще, человек, который в числе прочего, является еще и членом Общероссийского народного фронта. А ОНФ – это как раз организация, которая занимается, в том числе, и такими вопросами. То есть, это вообще-то специфика моей работы. Тем не менее, на каких-то нелепых основаниях они отклонили мою кандидатуру. Ну, а дальше, когда начались основные слушания, стало понятно, что позиция обвинения, мягко говоря, провисает по многим вопросам. И порой, несмотря на трагичность всего происходящего, в зале было такое… полукомическое ощущение. У обвинения явно не сходились концы с концами, судья явно пребывала в раздражении, явно они очень торопились все это поскорее закончить, и старались, чтобы это не выходило никуда в люди, чтобы журналисты на это не обращали внимание. Все это вызывает серьезные вопросы, мягко говоря, и серьезное ощущение некой постановочности всего этого процесса – вот он кому то был необходим, и поэтому его запустили. А все болты и винтики пытались закрутить уже по дороге. Ну, а что не довинтилось, то так и болтается.
– Вы, как нижегородец, можете ответить на вопрос, кому и зачем было нужно лишить Сорокина свободы?
– Совершенно очевидно, что Олег Валентинович успешный бизнесмен. И был таким задолго до того как стал главой города. И влияние его и политическое и экономическое в регионе более чем весомо. То есть, он был серьезным игроком в тройке самых серьезных игроков в регионе. Достаточно посмотреть этих других игроков, чтобы понять, кому из других игроков его нахождение здесь мешало.
– Мешало в чем именно?
– Мешало в том, чтобы управлять регионом, курировать регион по собственному разумению. Мы же с вами понимаем, что и за гораздо меньшие суммы свершаются немыслимые правонарушения. А Нижний Новгород – это один из крупнейших регионов с колоссальной экономической базой. И вот самое парадоксальное то, что судят Олега Валентиновича не по экономическим причинам – то на чем зиждется суд, не имеет отношения к экономике – но то, что внутри, в сути этого суда, это, конечно, экономика. Это здесь, в Нижнем Новгороде, конечно же, понятно.
– А многие ваши земляки считают также как и вы?
– Земляки очень мало об этом вообще задумываются. Люди живут своими проблемами и эти проблемы над ними довлеют. Люди у нас очень консервативны. Они считают, что если идет какой то суд, значит, так и должно быть, власть разберется. Тем более, у нас подобное уже было. Был такой народный мэр Олег Климентьев, еще в 90 е годы. И через три дня после избрания его посадили. А еще Эдуард Лимонов был под судом в 2001 году, когда мы выдвигали его от пригорода Нижнего Новгорода в Госдуму. И тоже, никакой реакции на происходящее не было ни у кого. Телевидение тоже отворачивалось от этой ситуации, не освещало. Я Климентьева и Лимонова абсолютно с Сорокиным не сравниваю – там в происходящем везде разная база была – но я хочу этим сказать, что не надо ориентироваться в этом случае на мнение граждан. Тем более, никто по этому поводу опросы никакие не проводит. Зато я знаю, например, что построенные Сорокиным торговые центры посещают десятки тысяч человек в день, а в месяц это миллионы посещений. Собственно, это и есть на мой взгляд, демонстрация если не его поддержки, то экономической обоснованности ведения им дел в регионе. Люди ходят туда и не считают что эти места как-то маркированы демонической коррупционной властью. Ходят по детским шоу, по магазинам, по фитнес-центрам, кинотеатрам, развлекательным центрам и ликуют.
– Чем лично вам импонирует Сорокин?
– Я не могу себя назвать его приятелем, видел его всего несколько раз. Началось наше знакомство в 2014 году, когда начались известные события на Донбассе, и я обращался тогда ко многим политикам с верхних этажей, которые отстаивали и жителей Донбасса, и Русскую весну. На Донбассе тогда уже была глубокая катастрофа, мне нужно было найти денег, чтобы завезти туда гуманитарную помощь. И я с огромным удивлением обнаружил, что люди, которые с большим патриотизмом говорят об этой ситуации по телевизору, ни рубля не хотят давать, чтобы реально помочь людям. И вообще не хотят иметь к этому отношение – одно дело по телевизору говорить и другое – что то дать, сделать. Один крупный чиновник мне так и объяснил: «Захар, я стану потом невыездной, а у меня за границей есть имущество. И если вдруг всплывет, что я тебе давал деньги, придется доказывать, что давал я их на тушенку, а не на автоматы. Короче, я тебе ничего не дам». И мне даже запретили на год вход на одну из основных телепрограмм, потому что я и ее главному ведущему предложил оказать реальную помощь людям.
А Сорокин отозвался немедленно. Я ему позвонил, и он сказал: «Конечно, я помогу». И он дал колоссальные суммы, собрал огромные фуры с продуктами. Я сам их лично завез в Донбасс и развозил людям. И видел своими глазами, что все это попало людям, которые в прямом смысле уже умирали с голоду. И он несколько раз помогал. И тем беженцам, что приехали в Нижегородскую область, он тоже помощь оказывал. А это был 14 год, по сути еще не было еще никакой легализации всего этого. То есть, он радикально отличался от всех градоначальников, от губернаторского корпуса. Никто этим больше не занимался, кроме него. И ведь по сути, я ему был совершенно не нужен, он мог бы сказать: зачем мне это надо? Да и и кто я ему такой, чтобы ему со мной дружбу водить? Тогда я точно был совсем никто. И я это запомнил, потому что это был смелый поступок. Запомнил навсегда. А вскоре после этого я приехал в Донецк жить, и там уже узнал, что Олег Сорокин попал в беду. А я все таки был журналистом, я вспомнил все реалии этого дела, вспомнил персонажей этого дела, которых я лично знал. И мне стало даже просто по-человечески любопытно как там все пойдет. И чем больше я на это все смотрел, тем больше у меня, как у гражданина, вызывал этот процесс разнообразные эмоции – от удивления и огорчения до скепсиса, недоумения и раздражения.
– Как член ОНФ вы намерены помочь Сорокину в его ситуации?
– Так получилось, что я только сейчас я буду вникать в ОНФ в работу. И уже с этого места я буду смотреть на это дело – возможно ли здесь оказать какое то влияние? Я думаю, что от нас обязательно последуют какие то апелляции по этому поводу. Конечно, мы обязательно будем стараться довести это дело до разумного разрешения.
– Почему для вас это важно?
– Скажу честно, для меня в этом конкретном деле, пожалуй, важнее даже не Сорокин а другой осужденный – Евгений Воронин. Дело в том, что он как и я, служил в органах, прошел горячие точки. А я всегда буду заступаться за своих, как уже не раз я заступался за омоновцев, за ополченцев. То есть, я лично буду делать все возможное для Воронина, а там уже мы будем разбираться, какая все-таки степень его вины. А я отлично знаю как по разному, бывает, трактуются одни и те же действия людей.
– Вы считаете, что бывшим милиционерам неверно вменили в вину похищение фигуранта дела о заказном убийстве, от которого они хотели узнать важную для следствия информацию?
– Все это выглядит, на мой взгляд, анекдотично. Речь идет о деяниях, совершенных 15 лет назад, по которым уже были проверки, по которым были сначала одни показания, потом другие, и сейчас уже третьи, по которым десятки, если не сотни разнообразных несостыковок. Это все, к несчастью, напоминает мне какой то голливудский фильм, где все на глазах начинает сыпаться, какие то углы выступать кривые, какие то куски арматуры вылезать. Ну, реально – если там вина есть, как вы, обвинение, говорите, то докажите ее. Продемонстрируйте нам стройную систему доказательств. А если все так нелепо выглядит, значит, вы не доработали. Я вот вижу – тут точно что-то не то. Вы меня не убедили. С этим делом я впал, между прочим, как это ни цинично звучит, в какой то даже писательский интерес.
– Вы хотите написать книгу об этих событиях?
– Может быть напишу, да. Потому что чисто по человечески, психологически, это такой любопытный опыт. И он никому, думаю, будет не лишним.