В один из недавних мартовских вечеров, когда над московскими улицами, словно насмехаясь над календарной весной, кружился снег, я увидела на Тверской молодого человека в не совсем обычной одежде. На нем был длинный меховой балахон, напоминающий шубу жителей Крайнего Севера, а точнее, жительниц. Да-да, чукотские женщины, запечатленные на фото советских времен, выглядели примерно так же.
«Забавно», — подумала я и вспомнила рассказанную коллегой историю трехлетней давности о том, как один юный москвич решился на модный эксперимент. В рамках его паренек надел юбку и отправился в таком виде из столичной точки А в столичную же точку В. При этом использовался городской транспорт: автобусы, троллейбусы, разумеется, метро (куда ж без него?) Итог — на исследователя вылилось столько негатива, сколько он наверняка не собрал бы, разгуливая изрядно подшофе и незлобно задирая прохожих и пассажиров. До его слуха долетало: «Эй, ты что, баба?» — и прочие оклики, его дергали за подол. Домой юноша пришел чуть ли не в слезах, зато с пониманием, что родной город пока не готов к радикальным модным трендам (кстати, в глянцевых журналах тогда только начинали публиковать снимки мужчин в стильных юбках).
Ударившись в воспоминания, неизбежно придем к мысли, что в Москве к чему-то подобному могли приговорить и за более привычные прегрешения в плане одежды. Косых взглядов нередко удостаивались те, кто позволял себе слишком короткую длину платья, далекое от канонов пуританства декольте, экстремальный цвет волос. Казалось бы, чем может помешать блюстителям морали чужой изыск? Ведь их это в большей степени абсолютно не касается. Однако же отступление от нормы раздражает. Причин этому много, они разные, но все взаимосвязаны, в чем мы попытаемся разобраться.
Начнем с главного: мода с первого дня своего существования подвергалась резкой критике из-за того, что выставляла своих приверженцев в невыгодном свете: делала их расточительными, нелепыми, даже смешными, больше думающими о внешности и престиже и забывшими о духовных ценностях. Возьмем мнения видных писателей, историков, философов.
Сэр Томас Элиот в «Книге о правителе» (первом в XVI веке английском гуманистическом трактате о политической теории, образовании и этике) заявлял, что неосторожное, поспешное следование меняющейся моде создает репутацию человека, «известного распущенностью своих манер».
Российский историк и публицист Михаил Щербатов в памфлете «О повреждении нравов в России», написанном в 1786 году, ностальгировал по допетровским временам. «Что деды нашивали, то внучата, не почитаясь староманерными, носили и употребляли», — рисовал Щербатов картины прошлого, в реальность которых, согласитесь, нам сегодня трудно поверить. Увлеченность представителей дворянства новыми фасонами и прическами, все это поветрие, публицист называл не иначе «как повреждением нравов».
Английский философ конца XVII — начала XVIII века Энтони Эшли Купер тоже отмечал, что мода порой приобретает над людьми деспотическую власть, искажает естественный их облик. «Со временем люди стали считать приличным для себя переиначивать свой внешний вид, а свое умственное сложение приводить к единообразию», — писал он в своем сочинении «Sensus Communis, или Опыт о свободе острого ума и независимого расположения духа».
Немецкий философ Иммануил Кант в сочинении «О вкусе, отвечающем моде», относит моду к «рубрике тщеславия», а также «и к рубрике глупости, так как при этом имеется некое принуждение поступать в рабской зависимости исключительно от примера, который дают нам в обществе многие».
И если Щербатов и Купер видели в критикуемом ими явлении и нечто хорошее, например способность двигать экономику и торговлю, а также развивать в какой-то степени вкус, то Кант не находил в ней достоинств и положительных свойств. Однако согласитесь: то, что один из блестящих философов эпохи посвятил моде эссе, подтверждает важность и значимость темы.
В XIX веке произошел ряд крупных изменений в плане одежды, в частности произошел так называемый великий мужской отказ: мужской костюм стал более сдержанным и деловым, а женский — богато декорированным и изысканным. Представители сильной половины всем своим видом транслировали, что они — труженики, представительницы прекрасного пола словно заявляли: «Мы — потребительницы». Женский костюм свидетельствовал об относительно праздной жизни, ограниченной домашними стенами. «В общем и целом в этом столетии именно женщины приняли на себя основной удар со стороны критиков, поскольку мужской костюм (за исключением экстравагантных фасонов, которые предпочитали денди) не предполагал демонстрации сексуальности», — подчеркивает историк моды Эйлин Рибейро в книге «Мода и мораль». Здесь же она пишет, что претензии к женской одежде начала XIX века связывались с ее чрезмерной откровенностью, обусловленной тонкими тканями, глубокими вырезами, чрезмерным облеганием платьев.
Кроме того, на это же столетие приходится новый пик популярности куртизанок — образованных дам полусвета, которые обычно были еще актрисами или певицами и практически все без исключения настоящими модницами. Так, вся мужская часть аристократического Лондона боготворила куртизанку, красавицу и икону стиля Кэтрин Уотерс. В списке ее возлюбленных — король Эдвард VII и Наполеон III. По воспоминаниям современников, Уотерс носила плотно облегающую одежду, и когда выезжала в Гайд-парк на конную прогулку, собирала толпы гуляющих поблизости горожан.
Куртизанками восхищались, им пытались подражать в части манер и костюма, многие мужчины влюблялись в них так, что тратили на их прихоти целые состояния. Но! Статус этих женщин содержал элемент продажности, поэтому отношение к ним большей части общества было соответствующим —неуважительным и слегка брезгливым.
Сложившийся в массовом сознании ассоциативный ряд «мода — куртизанка — легкомыслие — пренебрежение» долгое время был очень прочным, он и сегодня вполне силен, и это еще одна из причин того, что модный образ вызывает порой у многих негатив.
К слову, в утрированном виде соответствующее мнение высказал в прошлом году лидер популярного в соцсетях «движения за права мужчин» Владислав Поздняков, заявивший о своей нетерпимости к неестественной красоте. Мода, по его мнению, — средство из арсенала для женских битв за мужское внимание. «Если вы носите каблуки, вы хотите скрыть свои недостатки в виде низкого роста, вы пытаетесь взять мужчину фальшивой красотой. Вы одеваетесь, краситесь, чтобы понравиться окружающим мужчинам. Для русских девушек почему-то это очень важно даже при наличии у них молодого человека, что говорит об их генетически заложенной «шлюховости», — так он высказался летом прошлого года в одном из интервью.
Тут, правда, стоит отметить, что позиционирующееся его лидерами «движение за права мужчин» фактически, по мнению многих экспертов, — группа, пропагандирующая идеи женоненавистничества. Как говорится, какой с него спрос? Однако перенесшись на условной машине времени в 70-е годы XVIII века в Великобританию, мы застанем там похожее положение дел: английские джентльмены возмущены дамскими ухищрениями по усовершенствованию облика; эти эксперименты расцениваются прежде всего как средство для скорейшего вступления в брак. Неудивительно, что именно в это время британцы заговорили о необходимости «Акта в защиту мужчин от обманного вовлечения в брак посредством фальшивых прикрас» (к счастью для тогдашних английских леди, документ не был принят).
Если обратиться к эпизоду с юношей в юбке, что в начале статьи, то там скорее сыграл роль фактор, связанный с традициями и представлениями о гендерной норме. Юбка в нашем массовом сознании — это не только предмет женского гардероба, это еще и антитеза брюкам, изначально мужской одежде. Брюки до сих пор, пусть и с большей долей условности, являются символом мужественности и власти, потому отказавшийся от них представитель сильной половины как бы сдает свою маскулинность и все причитающиеся ему в связи с этим преимущества.
Возможно, и даже скорее всего, мы придем к тому, что мужчины в наших широтах будут вольно и без опасений заимствовать вещи из женского гардероба. Ведь уже сегодня, по моим наблюдениям, происходит некоторое смещение акцентов, по крайней мере в Москве: мода и все, что с ней связано, не вызывают такой бурной агрессии, как раньше. Это вызвано и тем, что меняются люди — становятся терпимее, легче включаются в социальные игры (а что есть изменение образа, как не игра?), и тем, что трансформируется мода. Она становится более демократичной, она сама смеется над собой, поднимая на волну стиля едва ли не лохмотья, предложенные ведущими кутюрье. И в этой самоиронии есть удивительная логика: вспомните, что долгое время у нас главной первоапрельской шуткой была «обманка», связанная с одеждой: «У вас вся спина белая». Не помните такого, забыли? Значит, мы и правда меняемся.