Site icon UASTEND.NEWS

День, когда мы могли не потерять Донецк. (Но потеряли)

День, когда мы могли не потерять Донецк. (Но потеряли)

Анна Хрипункова

чт, 06/27/2019 – 14:41

Никто этого не заметил. Или почти никто. Но был день, когда историю можно было бы повернуть иначе.

Во всяком случае мне казалось, что перелом 30 ноября 2013 года был слишком явным.

Ладно, возможно, все-таки не 30 ноября, а 1 декабря. В любом случае это был момент, когда мы утром проснулись, а кровь в центре Киева уже была. Не демарш Януковича в Вильнюсе. Не события вокруг ЕС. Кровь в центре Киева. Утром, когда все проснулись и увидели ее там, уже нельзя было даже сделать вид, что можно просто налить себе кофе и ехать в «Амстор» за новыми елочными игрушками.

Этот день очень необычный, редкий. Это та самая граница, промежуток между фото «до» и фото «после». Никому не удается его уловить, а нам удалось, такая у нас личная история. Это было одновременно и «между», и уже то самое «после».

До 1 декабря можно было жить полу-овощем. Думать максимум о том, где купить сапоги. После — уже нельзя. И самое сложное — тут надо было одновременно и переходить к «после», и уже сразу завершать этот переход. Определяться и действовать. В один и тот же момент.

У более везучих социальных групп на самоидентификацию были годы, иногда и столетия. А нам надо было успеть за минуты, пока чистишь зубы. И все — или ты уже замешиваешь коктейль Молотова, или надеваешь кокошник. Так себе альтернатива, но я же говорю — мы не очень везучая социальная группа.

1 декабря нас уже даже ни о чем не спрашивало. Экзамены прошли, это был день выдачи диплома. Причем выдавали эти дипломы мы себе сами.

Почему в этот день еще можно было спасти Донецк?

Да тут и думать нечего — потому что мощь всего этого слома была такой, что зло подавилось само собой. Ну все же это помнят — как эмоции трещали внутри кожи, прорывая ее по швам, застывая в воздухе. И дышать этим воздухом уже было нельзя — плотность была колоссальной. Идешь по Донецку, цепляясь за воздух зубами. Продираешься, воешь от боли, орешь.

Да кто я, блин, такой? Кто???

И ты знаешь ответ. И не знаешь его одновременно.

И воешь еще сильнее.

Потому что больно.

Ну почему, почему это выпало именно мне? Почему нельзя просто дальше ходить беременной своим первым ребенком, уйти в декрет, наслаждаться последними месяцами, когда еще можно поесть на ночь?

Вот все эти люди в каком-нибудь Львове всю жизнь так жили. Они уже это осознали, прошли, поняли, у них это давно НОРМАЛЬНО. А мне-то почему надо именно сейчас шагать прямо в это стекло. Ой, нет, не идти босиком по стеклам — какая банальность! А заходить и грести по колено.

Это как после перелома ноги. Когда кости срослись, гипс сняли, ты думаешь — о, здорово, так я сейчас пойду.

А ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ИДТИ. ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ЭТО АДСКИ БОЛЬНО!

И ты или идешь через эту боль, ломая ногти о стены, завывая, как первобытное чудовище, роняя свои же сопли… Ну или возвращаешься к костылям.

Ра-си-я! Рус-кий-мир! Хочу русскую пенсию!

Удобные же костыли, мы ж так жили, мы ж на это опирались. Тут все ясно, тут нет сложных мыслей. Деды воевали, ленточку на машину к 9 мая, на Новый год — дискотека 80-х, по радио Газманов красиво поет про Москву, звенят колокола.

Но к костылям нельзя — они так уже натерли руки, они довели до истерики, они, в конце концов, — костыли. А у тебя есть ноги.

И эти дети с Майдана, которые совсем не дети, они на этих ногах ходили, и на Майдан протестовать они этими ногами пришли. И вообще они ими пользуются, как и положено, с возраста 7−10 месяцев, а ты, как дура, в 30 лет вдруг подумала, что неплохо бы попробовать наступить… Немного ущербная Русалочка. Хвост еще не отпал, а ноги уже болят.

Это была мука, в не день. Но он же был и сила. В нем было столько мощи, что, казалось, мы все спасем.

В этот день все заткнулось в ужасе перед твоими трансформациями. Даже эти убогие потуги шуток о том, что на Майдане побили не детей… А если и детей, то неправильных… А если и правильных, то хорошо, что побили… Даже это хрюкнуло пару раз и смялось. Сломалось о воздух. Никто еще никуда не бежал, вертолет в Межигорье еще даже не заправили, в фуру еще не начали грузить деньги в бочках, фура еще стояла на домкрате и латала колесо…

А жизнь уже была. У Киева была, у и страны была, и у Донецка.

Общая!

И жизнь эта — не то, что там съездить в Париж без визы. Об этом и думать не надо было. Жизнь эта была новой, мы в нее заглядывали на пару дней, когда было Евро-2012. И вот она была впереди такая вся — яркая, справедливая, доступная, полная возможностей. Настоящая. Моя!

В этот день люди, которые, наконец, почистили головы настолько, что вместо корпоратива вышли к памятнику Шевченко… Да-да, к тому «майдану придурков», как они говорили еще вчера, утром 30 ноября… Так вот уже 1 декабря эти люди (я) могли все.

Они (я) знали, что могут все.

Было четко ясно, где правда и сила (Украина), а где ложь и тьма (русский мир). Было понятно, где путь (в украинское будущее, даже в плохое), а где грязь и жабы (возврат ко всем этим «Россия, мы хотим домой»). Круто было то, что мы хотели домой и были дома — вот прямо в той точке, где находились. У нас все, наконец, совпало. Пазл сам лежал и сигнализировал — собери меня вот так… аааа, черт с тобой, соберусь и сам.

И когда я говорю, что мы виноваты, я это и имею в виду. Мы могли все. И грудью на танки, и пирожки на Майдан. Мы выглядели так, что и танки бы не завелись.

Донецк надо было спасать прямо тогда.

Нам дали на это время, но забыли предупредить, что оно пошло. А нам по привычке нужны были разнарядка, инструкции, где копать, и тормозок.

Ничего этого не было, и самое главное — мы не понимали, что уже и не будет.

Может быть, именно поэтому мы ничего не спасли. Нас трудно обвинять в этом, но если бы можно было вернуться назад, то надо идти в этот день. 1 декабря 2013 года. И орать на самих себя. И, возможно, даже себя бить. Это был шанс, но мы его не взяли, потому что не знали, что это он. Мы не виноваты, что ехали в трамвае, который идет только по рельсам и на большее не способен.

Почему я вспоминаю это сейчас, в 2019-м, который издалека казался таким благополучным? Потому что я снова сижу в том же трамвае. Он сделал круг и приближается к тем кошмарным остановкам.

А Я НА НИХ УЖЕ ВЫХОДИЛА! Я ТУДА БОЛЬШЕ НЕ ХОЧУ!

Мне уже давно понятно, что раз трамвай едет только по этим рельсам, пора пересаживаться на что-то другое. Потому что цена выше. Тогда мы теряли только Донецк (и Луганск, и Крым). А сейчас — Донецк, Луганск, Крым и все то, к чему мы с такой болью приросли. В тот раз мы смогли собрать наши пожитки и выехать. А в этот — нет. Потому что тут придется не чемоданы собирать, а отдирать себе кожу.

И, честно, вряд ли после этого получится не сдохнуть.

Автор фото — выдающийся донецкий фотограф Сергей Ваганов.

Exit mobile version