Счетная палата выявила, что расходы на хранение конфискованного имущества превышают в России доходы от его реализации. Как ни странно, конфискат приносит государству убытки. Такая «странность» вряд ли объясняется плохим знанием бухгалтерской арифметики. За бухучетом стоит гораздо более серьезная проблема.
Что такое борьба с коррупцией? Выявление тех, кто принимает решения за взятки, «откаты» и ответные услуги. Но разве на их осуждении можно ставить точку? Конфискованное имущество коррупционера «обращается в доход государства». Звучит привычно — а как же иначе? Без этого борьба с коррупцией неполна. Именно через перераспределение доходов, которые получает государство от реализованного конфискованного имущества, возможно главное в борьбе с коррупцией — восстановление попранной социальной справедливости. Без этой социально-экономической составляющей борьба с коррупцией вырождается в разновидность радикальной кадровой политики, силовую перестановку лиц на хлебных должностях, а то и вовсе в «охоту на ведьм».
У нас официальная информация о борьбе с коррупцией ограничивается отчетами Генпрокуратуры о числе возбужденных коррупционных дел, о том, сколько из них доведено до суда, сколько коррупционеров получили приговор. И все. А на что пошли деньги, полученные в результате реализации их конфискованного имущества? Молчок. С экрана телевизора нам нет-нет да и поведают с пафосом, что тот или иной уклонист от налогов оставил бабушек без дешевых лекарств или новых поликлиник, а детей — без оборудованного компьютерами класса. Но когда-нибудь ежегодный доклад Генпрокуратуры о борьбе с коррупцией дополнялся докладом Росимущества о том, что было сделано в стране на деньги, полученные от конфискации имущества коррупционеров?
Доклад Счетной палаты о проверке реализации конфискованного имущества проясняет, почему отчетов об использовании доходов от конфиската нет. Все обескураживающе просто. Оказывается, таких доходов вовсе нет. В документе Счетной палаты, в частности, говорится: «В 2017 году расходы за хранение (конфиската. — Н.В.) составили 222 млн рублей, а доходы от реализации — 180 млн рублей, за первое полугодие 2018 года — 62 млн и 64 млн рублей соответственно». Протираешь глаза и перечитываешь, но ничего не меняется. Как такое возможно?
Аудитор Максим Рохмистров аккуратно отвечает: есть «правовая неопределенность», причем «на всех стадиях работы с имуществом: прием — учет — экспертиза — оценка — реализация — переработка — уничтожение». В качестве иллюстрации аудитор приводит негромкий, но красноречивый пример. В Новосибирске было конфисковано шесть пар наручных часов известных брендов, первоначально их оценили в 136 тысяч рублей, повторно — в 1,3 миллиона.
Ладно, с часами могла быть описка, хотя… Но что такое «правовая неопределенность» во всей цепочке, по которой проходит конфискат, оказавшись в руках государства, как не приглашение к воровству? К той же коррупции под крылом Росимущества, ведь именно это ведомство отвечает за конфискат?
Росимущество ответило на расследование Счетной палаты двумя основными аргументами. Первый — до 2017 года ведомство «не имело возможности реализовывать конфискат» из-за отсутствия установленного нормативного порядка, так что результаты реализации конфиската в 2017 году пробные. Второй аргумент: «Существенные объемы поступающего в Росимущество для дальнейшего распоряжения имущества — это контрафактная продукция. Соответственно, все имущество с такими характеристиками не может быть выпущено в оборот и должно быть уничтожено».
Убедительно? Не слишком. Конфискация имущества — неновая практика. И если правовая база дальнейшего обращения с поступившим в госсобственность имуществом имеет дыры, то это говорит само за себя. Что же касается контрафакта, то, как показывает пример с часами, вопросы к оценке конфискованного имущества налицо.
Есть древний образ: змей или дракон, кусающий себя за хвост. Его по-своему объясняют маги, алхимики, историки религий и психоаналитики. Главное в этих объяснениях — образ иллюстрирует цикличность существования. У нас получается попроще, но тоже циклично: выявление одних коррупционеров через попадание их конфискованного имущества в правовой «черный ящик» приводит к появлению новых коррупционеров. Вот такой змеевидный цикл борьбы с коррупцией.