Президент России Владимир Путин немного устал и уже торопился (встреча с новым составом Совета по развитию гражданского общества и правам человека длилась уже больше трех часов, стрелки часов приближались к девяти вечера). Но вот он дает мне слово. Что попросить, чтобы уложиться в минуту? Свидание!
Нет, я, конечно, не просила главу государства пригласить меня на свидание. И вообще это была не личная просьба. Я попросила, чтобы свидание арестованных с самыми близкими родственниками больше не зависело от воли следователя.
Уходящий год войдет в историю для российских сидельцев тем, что был наконец принят многострадальный закон «день за полтора» (о зачете дня, проведенного в СИЗО как за полтора или два в колонии). Но у российских заключенных осталась еще одна мечта — свидания. Нынешний закон строго прописывает: краткосрочные встречи обвиняемых и подозреваемых с родителями, супругами и детьми возможны только с письменного разрешения следователя.
«Я не видел близких ровно два года», — говорит очередной заключенный в камере «Бутырки».
«А я уже два с половиной… Мой сын за это время вырос, пошел в школу», — вторит ему сокамерник.
«У меня отец совсем старый и больной, боится, что не доживет, когда следователь разрешит свидание со мной. Пишет в письмах, что у него из памяти стираются черты моего лица. Как мне увидеть его хоть одним глазком? Помогите!»
Такие реплики мы, правозащитники, слышим в каждой камере всех московских СИЗО. Следователь не разрешает свидания. Почему? Официально обычно ссылается на формальность, отписывается: «Не считаю целесообразным». В реальности же представители следствия используют это для давления на арестантов, выбивания из них признательных показаний.
— Мне в первый же день следователь сказал: «Будет признание — будет свидание», — рассказывает заключенная «Лефортово» Антонина Зимина.
Некоторым арестантам следователь, по их словам, обещал свидания в обмен на сделку или на оговор третий лиц. «Это низко и подло!» — звучит эхом то в одной, то в другой камере. Наверное. Особенно если слышишь такое:
«Следователь пришел и сказал, что у ворот СИЗО сидит моя мама. Я понял, что она приехала на последние деньги в надежде увидеть меня. У нее онкология, никто не знает, сколько ей осталось. «Подпиши признание, и я пущу ее к тебе», — улыбался следователь. Я не стал, потому что невиновен. Мое признание окончательно убило бы маму, которая верит в мою непричастность. Свидание не состоялось. Надеюсь, следователь когда-нибудь ответит за слезы моей мамы…»
Когда правоохранители оказываются в шкуре заключенных, то первым делом сами думают о свидании. Экс-замглавы московского СК генерал Денис Никандров как-то сказал мне за решеткой: «Я и не надеюсь увидеть близких. Я ведь тоже не давал свиданий тем, чьи дела вел…» Спустя несколько месяцев арестованный генерал попросит членов ОНК поднять тему свиданий на государственном уровне: внести изменения в закон, которые бы не ставили встречи с близкими в зависимость от решения следователя.
Будем считать, что наказ всех заключенных мы выполнили. Президент пообещал подумать, что можно сделать. Кстати, законопроект о том, чтобы свидания с близкими были само собой разумеющимся делом (не меньше двух свиданий в месяц для каждого заключенного), давно готов, только вот депутаты его не желали вносить на рассмотрение. Правоохранители выступают против — дескать, родственники могут на свидании передать информацию по делу или еще как-то помешать следствию. Но ведь если близкий человек как-то причастен к уголовной истории, то его делают свидетелем по делу, и тогда свидания априори запрещены. Можно дать статус свидетеля жене, матери, но ведь есть еще отец, дети (всех исключить точно не получится). Значит, заключенный сможет увидеть хоть кого-то из близких.
Знаете, как проходят свидания? В маленькой комнатке, через стеклянную перегородку. Нельзя ни прикоснуться к близкому, ни шепнуть ему нежное слово на ухо. Даже говорить приходится с помощью телефонного аппарата, а сам разговор слышит цензор. Казалось бы, никакой романтики. Но, поверьте, эти встречи одни из самых трогательных.
Дай бог, чтобы законопроект был принят как можно скорее. О большем подарке к Новому году (помимо свободы, разумеется) заключенные и не мечтают.